"Увидел, как в медленном кадре – моя нога полетела и упала возле меня" – ветеран Хитмен

31-летний Станислав Гибадулин служил в батальоне "Азов" и 25-м батальоне "Киевская Русь" 54-й отдельной механизированной бригады. Получил позывной "Хитмен". У него три ранения: потерял селезёнку, фаланги пальцев. В мае 2019-го взорвался на мине и потерял стопу. Кавалер ордена "За мужество".
С ветераном российско-украинской войны Gazeta.ua поговорила о том, почему приехал из Молдовы воевать за Украину, как потерял лучшего друга и восстанавливался после ранений.

Вырос в патриотической семье. Это очень сильно повлияло на взгляды, желание что-либо изменить в этом мире. С 7 лет я уже понимал, что Россия – агрессор, потому что у нас с ней была война еще в 1992 году. В школе преподаватели были интересны и объясняли нам, как поступала Россия.

Начал активную общественную деятельность с 16-ти лет. Решил создать свою организацию националистического направления. В Кишиневе занимались благотворительностью, ловили педофилов, наркоторговцев. За два года поймал около 140 педофилов. Штурмовали наркопритоны. Все знали, кто это делает, но нас боялись.

Когда началась война на Украине, начали поддерживать акциями у нас под посольствами РФ. Общался с националистами разных стран СНГ. И большинство адекватных из них поддержали Украину в этой войне, потому что понимали, кто агрессор. В начале 2015 года приехал в Киев, вступил в батальон "Азов". Мне дали позывной "Хитмен", потому что пришел на собеседование в костюме.

Было тяжело с украинским. Когда приехал, купил себе сим-карту. Не понимал слова "поповніть рахунок", "гроші" или в транспорте "наступна зупинка". Когда проходил курс молодого бойца, команды "сісти-встати" были понятны, потому что знал русский. Но был случай, когда мы тренировались. Говорят: "Зняти із запобіжника". Все это делают, кроме меня. Тренер спрашивает: "А ты чего не снял?". Кто-то из ребят сказал: "А вы не смотрите на него, он не понимает украинский, он молдованин". После этого начал постепенно учить украинский.

Обучение в "Азове" было быстрым. Тогда базировались в Урзуфе Донецкой области. В течение месяца получили базовые навыки владения оружием, медицины и физической подготовки. Через месяц нас отправили в Широкино. Большинство из тех, кто проходил обучение, хотели быстрее попасть на боевые действия. Но были и такие, кто после первого дня подготовки уже шли назад, потому что исчезала романтика.

Приехал в Широкино и увидел войну. Понял, чего бояться. Тогда тепловизоров не было так много. У нас был один на все позиции, сейчас почти у каждого. Один человек наблюдал и затем передавал другому. Понимал, что все боятся диверсантов, разведчиков. И захотел стать тем человеком, которого боятся.

С детства мечтал быть снайпером. Хотел пройти обучение в "Азове", но там была очередь, поэтому получил специализацию в диверсионной группе, то есть разведчик-диверсант.
Нас начали обстреливать из артиллерии. Были испугавшиеся ребята. Пока мы были в Киеве, они говорили: "Вот я пойду, буду всех врагов уничтожать". А когда почувствовали войну, просились, чтобы их оттуда забрали с передовой, потому что испугались.

Война – самое крутое, что может произойти. Когда вернулся, думал о том, чтобы найти девушку, построить семью. Долго думал, что лучше: хорошая жена или война? Что я больше люблю. Скажу честно, жена и семья тогда даже рядом не стояли с чувствами, которые давала мне война.

 

Я был в "Грузинском легионе" стрелком. Увидел, что у них есть миномет. Попросил научиться с ним работать. Расстояние было до врага большое и это единственное, что могло до него достать. Я хотел не просто стрелять в воздух. Загрузил книгу, как работать с минометом. Прочел. Начал стрелять. Увидели, что умею. Забрали в роту огневой поддержки на миномет. Год там прослужил, хотели поставить командиром расчета, но я перевелся в другую роту. Там уже снова встретился с Ильей Сербиным, который брал меня на контракт и начали работать вместе как разведчики.

Сначала мы были втроем. Но третий парень во время одной задачи испугал своим поведением, потому что сам боялся и поэтому едва нас самих не подстрелил. Мы были на позиции врага, оставили его в блиндаже наблюдать, а сами ушли в другой. Когда возвращались, крикнул ему, что свои. А он рассказывал, что чуть не начал стрелять. В глазах был страх. После этого решили его больше не брать.

В конце 2017 года на Светлодарской дуге мы с Ильей выполняли задания. Зашли к врагам на позицию. Сделали то, что было нужно. Выходили обратно под утро с трофеями. Спускались с террикона с вражескими автоматами, гранатами и пулеметом "Утес".

Илья был очень умным и мог думать за рамками. Он мыслил так, что давало нам преимущества во всех случаях. Когда мы заходили на позицию врагов. Так случилось, что она была пуста. Мы с нее увидели, что враги ходили на другую греться. Зашли, забрали их оружие и просто ушли. Позже слышали перехват, что командир этого подразделения хотел скрыть эту потерю.

Против нас однажды был хороший снайпер. Попал в меня пулей 12,7 мм внутрь бедра. Она вышла с другой стороны штанины. Пуля прошлась у кожи, почувствовал ее тепло. Повезло, что не ранило.

22 февраля 2018 года на нас сделали засаду. В этом направлении мы постоянно кошмарили террористов из АГС, попадали в людей, бойницы. Затем они спровоцировали нас на огонь. И стояли там, где мы не ожидали. Стреляли из АГС. Илья получил ранение в челюсть осколком, спустившимся в шею и перебившему вену. Я получил ранение в бедро, артерию, второй осколок попал в живот, поднялся в желудок, вошел в селезёнку. Илья погиб от потери крови. Держался больше часа. Хотел жить.

Очнулся в Харьковском госпитале через три дня. Увидел – Ильи нет в палате. Чувствовал, что его нет, хотя была надежда. Пришла знакомая волонтер и сказала, что он погиб. Тогда его уже похоронили.

Всё, через что мы прошли, осталось на нас. Лечение и реабилитация, которую должно было предоставлять государство, осталась на нас. До сих пор вернувшимся с войны людям не оказывают нормальной психологической поддержки. У нас с этим кризис. Даже нет базы ветеранов, покончивших жизнь самоубийством после войны. Все люди, которые возвращаются с войны с травмами, остаются один на один с этими проблемами.

Когда кишки зашили, сразу приехал обратно в 25-й батальон. Было тяжело. Требовалось есть нормальную пищу с таким ранением. Уже тогда были проявления ПТСР, хотел отомстить, не видел препятствий, не боялся погибнуть. Тяжелое состояние. Никто не проверял, никому не интересно. О, вернулся – ну и ладно. Дальше занимался разведкой, искал пути, как проходить серую зону. Ходил уже с другими ребятами. Брал на себя ответственность идти первым.

25 января 2019 года под Катериновкой наша машина собирала людей, чтобы поехать в душ. Утром решил уехать с ними. В нас попали из ПТУРа. Тогда погиб наш капеллан "Батюшка". Ракета взорвалась возле меня. Автомат согнулся полумесяцем. Я получил осколочные ранения в руки, голову и грудь. Но в то время пил противотромбозное лекарство, у меня кровь была как вода. Мне оказали некачественную медицинскую помощь. Не в то место наложили турникет, не так закрепили. Говорил, что пью такое лекарство, мне нужно ставить физраствор, сделать то и то. Мне говорят, что это нужно вещи резать. Правильный раненый – это голый раненый, потому что меня так учили, чтобы увидеть все ранения. Получил еще контузию и мне оторвало три фаланги пальцев левой руки. Понимал, что нет смысла их искать. Подумал, хорошо, что не кисть оторвало, потому что не смог бы стрелять. Вернулся через 3 месяца, что-то начал делать. У меня кружилась голова, потерял сознание. Понял, что это контузия. Попросился в Харьковский госпиталь на капельницы. Но не помогло. В таком состоянии я был на передовой.

19 мая 2019-го возле Попасной в Катериновке получил третье ранение – наступил на мину. Увидел как в медленном кадре – моя нога полетела и упала возле меня. Прицел медленно улетел. Посмотрел на свою ногу и думаю: "Брать я ее не буду, нет смысла". Вернулся к своим ребятам позади, и мы вышли оттуда. Нас хотели взять в плен сепары, но не успели.

После третьего ранения через три дня уже танцевал с девушкой на одной ноге. Через три месяца уже ходил на протезе. Почти не сидел в госпитале. Постоянно ходил на какие-нибудь митинги, акции за гражданство иностранцев. Рана быстро заживала. Врач сказал, что еще не видел столь быстрого восстановления. Не чувствую, что мне это мешает жить.
Когда пришел с войны, понимал, что нужно нагрузить себя здесь всем, что может меня остановить от возвращения. Начал встречаться с девушкой, подал документы в университет, занимался предпринимательской деятельностью, читал, занимался спортом. Скучаю по войне. Но с такими ранениями меня не возьмут.

В начале 2020-го почувствовал, что у меня начался ПТСР. Вышел из метро зимой, вокруг все в куртках, а мне стало жарко почему-то. Снял куртку и был в рубашке. Не понял, что это. Думал, может, ковид. Начал кашлять сильно. Зашел в аптеку и купил противовирусные. Пришел домой, выпил таблетки и спал три дня. Просыпался только поесть. Думал, действительно вирус. Через три дня более или менее очнулся. Но через несколько дней эти чувства вернулись. Меня бросало в пот, если становилось некомфортно. Появилось постоянное чувство тревоги, боялся, что меня ударят сзади, кто-то толкнет в метро. Полгода я так существовал.

Из-за отсутствия селезенки у меня повышен уровень лейкоцитов. Думали, что лейкемия. Зашел к врачу, рассказал все симптомы. Она послушала и говорит: "Знаешь, мальчик, ты не туда пришел. Тебе нужно к психиатру". И я такой: "Ого, никогда не думал, что у меня может кукушка поехать".

Обратился к психиатру. Начал пить антидепрессанты. А они не лечат, а просто уменьшают все последствия, симптомы. Чувствовал, что панические атаки есть, но приглушены. Через год стало получше, перестал пить лекарство. И думал, что все хорошо. Поступил в университет. Хотя первый год обучения дался тяжело.

В августе должен был начаться новый учебный год и начал кашлять, вернулись панические атаки. Пишу врачу, почему так. Ответили, что это осеннее обострение и снова нужно пить антидепрессанты. Был в шоке. Я многое потерял из-за ПТСР: и денег, и вещей в своей жизни, разошелся с девушкой, с которой встречался два года. В этом состоянии это был не я, а другой человек. Начал снова пить лекарство. Приближалась сессия, а мне тяжело. Не могу запоминать. Ты как будто здесь, но мыслями на войне. Я читаю, занимаюсь, через три строчки понимаю, что думаю о другом. Поборол ПТСР своими способами, сейчас его уже нет совсем.

В 2019 году подал документы и получил украинское гражданство. На одной ноге собирал все документы. Также помогал другим получать гражданство. Почувствовал социальную защиту. Смогу протезироваться и получать медицинскую помощь. Если ты не гражданин, не имеешь права на эти вещи.

Пока решил остаться жить в Украине. В Молдове остались мама, отец, бабушка. Когда с ними прощался, маме не сказал, что уезжаю на войну. Относительно моих ранений она знает только первое. Пока не разрешаю ей приезжать. Планирую летом встретиться и показать это.

×