"Начался ад. Люди умирают без лекарств. Один мужчина выпрыгнул из окна" – как выживает Северодонецк

 

Широкомасштабная война застала в Старобельске 23 февраля. Там занимался продвижением безбарьерной среды (Физическая безбарьерность – обустройство пространства, когда все объекты физического окружения доступны всем социальным группам независимо от возраста, состояния здоровья, инвалидности, имущественного положения, пола, места жительства и других признаков. – Gazeta.ua). Меня разбудили в 6 утра звонком: "Ариф, война началась!". Я сказал тогда, что она уже давно начинается, это не повод меня так рано будить. А мне с трубки: "Уже все по-серьезному". Увидел из окна военные машины. Тогда эвакуировал своих друзей, приезжавших в гости, а сам решил остаться в Северодонецке. Сказал, что буду до последнего и буду смотреть, что могу сделать полезного.

Восемь лет мы видели одну войну, а эта совсем другая. В 2014-м я организовывал украинское подполье в городе. Клеили проукраинские наклейки. Зарисовывал стелу в украинские цвета. А оккупанты ее один раз покрасили в цвета России, а в другой – в так называемой ДНР почему-то. Наверное, не нашли других красок.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Возможно ли новое наступление на Киев – военный эксперт оценил российские возможности

Оккупанты даже пытались меня поймать – был в расстрельных списках. Но не поймали. В 2014 они спокойно вошли в город, помогали местные коллаборанты. Город был целым. На этот раз мы готовились дать хороший партизанский отпор. Начал информационное сопротивление с февраля. Но такой массированной информационной атаки в этот раз не было. Россияне надеялись на военную силу. Когда поняли, что через три дня не получится захватить Украину, только тогда включили пропаганду.

Первый месяц все более-менее работало. Люди начали эвакуироваться ближе к концу первого месяца, когда были массированные обстрелы города. Оккупанты "насыпали" не по конкретным точкам, а квадратами. Люди начали гибнуть десятками в день. Для волонтеров появилось сразу несколько направлений – горожане покидали лежачих и просили заботиться. Многие бросали домашних животных – либо на улице, либо соседям. О них тоже нужно было заботиться. Когда закрылись магазины, продукты завозили через гуманитарку, но корма для животных – нет. Потому начали заниматься и этим. Возникли необходимость доставлять лекарства. Особенно тем у кого онкология или диабет. Посещал не менее 10 человек в день. Иногда до 20-30 адресов в сутки. С количеством обстрелов увеличивались и выезды. Все остальные покрывал гуманитарный штаб. Его несколько раз разбили.

Одна женщина, за которой просили наблюдать, погибла без лекарств – произошел сердечный приступ. Связаться с волонтерами не смогла. И таких случаев много. Один мужчина покончил жизнь самоубийством – выпрыгнул из окна. Хоронить тела некому. Хорошо, если соседи закапывают во дворах.

Появилась необходимость эвакуировать культурные ценности. Я занимаюсь культурными проектами, и люди мне доверяли. Из Лисичанска вывезли музей Сосюры. Однажды позвонил музыкант и попросил вывезти гитары. Так начали эвакуировать культурное наследие Северодонецка. Университету помогли вывезти археологическую коллекцию.

Через неделю после вторжения усилились обстрелы. Сначала обстреливали аэропорт. Затем оттянули силы и вышли на позиции, когда можно бить по городу артиллерией. Самый жестокий обстрел был 8 марта. Тогда погибло больше всего людей. (В результате обстрелов со стороны российских войск 8 марта в Луганской области погибли 10 человек, еще 10 пострадали. Об этом сообщил глава Луганской областной военной администрации Сергей Гайдай. – Gazeta.ua) Это стало первой отправной точкой – всех людей призвал эвакуироваться. Сам еще остался – до последнего. Люди не хотели уезжать. Одни говорят: "Ты что, не веришь в Вооруженные силы?" Но ведь это они и просят ехать. Некоторые люди в возрасте говорят: "Я этот город строил и хочу здесь умереть". Кто-то говорит, что нет денег уезжать. Пытался убеждать, что всюду есть волонтеры, они помогут. Город был очень депрессивный. Те, кто ждал оккупантов, поехали в Старобельск и Новоайдар (ныне оккупированные города Луганщины – Gazeta.ua). Под свои "родные" бомбы попадать не хотят. Те, кто за Украину, до последнего помогали людям. Именно таким людям мы и обеспечивали нормальное пребывание. И также тем, кто просил помогать родителям. В Днепре покупали лекарства и все, что нужно, а мы здесь раздавали.

В апреле начались проблемы с тем, чтобы покупать что-нибудь в аптеках и магазинах. После каждого обстрела – минус аптека и магазин. К середине месяца найти что-либо открытое было сложно. Люди были готовы купить, но не могли. Какое-то время еще доезжала гуманитарка. А в начале мая перестал работать этот коридор. Ситуация усугублялась.

В подвалах не ночевал. Но есть люди, которые живут там все время. Готовят еду на полевых кухнях. Кто может – ходит за продуктами, слушает, где и что раздают. Часто из складов отдавали мороженую рыбу или мясо. Кто-то собирал дрова по городу. Общество вернулось к племенным союзам. В нашем районе смогли найти даже генератор.

С начала мая исчезла связь и все коммуникации. С тех пор забыл, что такое горячий душ. Мы не могли даже координироваться с другими волонтерами. Начался каменный век – не было света, воды, газа. Возле одной из школ снаряд прилетел, когда люди готовили еду на улице. Погибли пять человек. Риск готовить есть был очень высок. Это как пикник под бомбами. В районах поближе к линии боев эти проблемы начались еще раньше. Починить коммуникации никто уже не мог. Когда исчезла связь и я не мог рассказывать о происходящем в городе СМИ, все мои направления деятельности захлопнулись. Уже начались городские бои. А военные сказали, что будут стоять столько, сколько смогут.

В середине мая начался настоящий ад. Постоянные обстрелы по всем районам, регулярные авиаудары. Все ближе к дому были стрелковые бои. Оккупанты пытаются прорваться в город. 18 мая снаряд прилетел в квартиру соседей – прямо под моей. Я понял, что больше находиться в городе не было возможности. Сгорели все гаражи возле дома. Пожары не тушат, потому что некому и нечем. Город разрушают, как Мариуполь – один в один. Это единственный способ, которым могут воевать оккупанты.

Две ночи спал в квартире, рядом с которой попал снаряд. В пятницу доделал все дела. Уехал в субботу, 21 мая. Как оказалось, в этот день уже прилетели к соседям слева. Обрушилась крыша. Дома у меня нет, фактически. Решил эвакуироваться на велосипеде. Для меня 70 километров – не расстояние. Когда ехал из Северодонецка, то Павлоградский мост (соединяющий Северодонецк и Лисичанск – Gazeta.ua) был еще разрушен. Когда приехал в Бахмут, его уже разбомбили. Проскочил между ударами.

Когда ехал по трассе Лисичанск-Бахмут было два авиудара. Тогда бросал велосипед и падал на обочину дороги. Прижимался к земле. Когда стреляла артиллерия, поступал так же. Так отдыхал. Это были единственные передышки. Сейчас на трассе уже работают диверсионные группы. Я сел в "последний вагон".

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Военный аналитик рассказал, где тренируются оккупанты

Северодонецк может стать братской могилой для оккупантов. Через реку Северский Донец находится город Лисичанск – он выше. Лучше приспособлен, чтобы удерживать оборону. Поэтому именно с Северодонецка может начаться наше контрнаступление. Но от города ничего не останется.

Сейчас в Северодонецке россияне разбивают Советский Союз. В город после 2014-го приехало много луганчан – с одним рюкзаком. Прошло восемь лет – и они снова в такой ситуации. Мы все были готовы, что война заморожена и не кончилась. Но никто не думал, что это может быть так. Переосмысление произошло у многих "ватных". Думали, что придут "вежливые люди". А их засыпают "Градами" – без разбора. Миф о друзьях-россиянах у многих разрушился. А у некоторых – ничего не изменилось. Одна бабушка в подвале рассказывала, что все бомбежки – из-за биолаборатории. Ответил ей, что зараженных птиц я не видел, а вот разбитые русскими бомбами дома – да. С такими бабушками уже ничего не поделаешь, я их не убеждаю. Решил "воровать" внуков таких людей – чтобы дети так не думали.

×