— Мы от начала имели с Сашей проукраинскую позицию. Я адвокат Украины и не хочу жить в России, — говорит юрист 43-летняя Оксана Рыбина из Луганска. Встречает в центре столицы у Золотых ворот. Месяц назад вместе с сыном 19-летним Александром переехала в Киев. 12 июня сепаратисты похитили парня и сутки пытали в захваченном помещении СБУ.
— Во время Майдана сын через интернет создал Луганскую сотню самообороны, — Оксана заказывает кофе в кофейне неподалеку, садится за столик на улице. — Был сотником, организовывали защиту демонстраций у памятника Шевченко от юнцов с битами. Я об этом ничего не знала. Работала с утра до вечера. Случайно увидела его, когда там стоял. Тогда все рассказал.
Знакомые говорили: как ты могла допустить, чтобы твой ребенок так рисковал? А я не могу ему объяснить, почему он должен бояться выражать собственное мнение.
Когда начали преследовать активистов луганского Майдана?
— Практически сразу после того, как закончился Майдан в Киеве. Откуда-то у сепаратистов появились списки активистов. Говорили, что их передали работники милиции. Им дал такое указание Александр Ефремов. Знакомых Саши сбрасывали с домов, на него стали охотиться. Мой сын вместе с несколькими майдановцами поехал в Киев. В мае собирали средства на помощь бойцам на передовой.
Вернулся в Луганск в начале июня, чтобы получить диплом колледжа экономики, строительства и права. Я пыталась объяснить руководству заведения, что это может быть опасно. Нам поставили ультиматум: или сын приедет и сдаст экзамены, или потеряет год.
Тогда Александр попал в плен к сепаратистам?
— 12 июня знакомый написал ему: давай встретимся, у меня есть для тебя новость. В 20.00 сын вышел из дома. Очень боялась, что был в шортах. У него на правой икре тату — украинка в противогазе. Через несколько минут слышу выстрелы. Стала ему звонить. Не отвечает. Написала смс: скажи мне, что все хорошо. Тишина, — женщина достает из сумочки телефон. Открывает сообщение, показывает, что отправила его в 20.28.
— Я начала одеваться. Услышала звонок в двери. Через камеры наблюдения увидела у подъезда вооруженных людей в балаклавах. Написала сыну: не иди домой, у нас чужие люди. Через несколько минут они ворвались в квартиру — четверо вооруженных автоматами, в военной форме.
Абсолютно неадекватные люди. Смотреть им в глаза — все равно, что в трясину. Мутная вода — мутные глаза. Там не отражаются никакие мысли.
Начали перерывать все в квартире. Говорили, ищут оружие. У нас были флаги украинские: в комнате сына — на стене, в моей — через кровать переброшен. Их посрывали. Саша имел еще красно-черный флаг. Привез из Киева. Слава богу, был свернут и его не увидели.
Искали ценные вещи. Им не нужно было подтверждение проукраинской деятельности сына. Просто чистили квартиру. Возмущались, что у меня часы дорогие. Вышли с полными руками: вынесли украшения, бумажники, камеры, фотоаппараты, ноутбуки, телефоны.
Сказали, что вещи получу через три дня в СБУ. Поняла, что Саша там. Обулась и пошла пешком. От моего дома туда 20 минут. По пути обзванивала друзей и знакомых. Меня убеждали: если пойдешь, окажешься в подвалах вместе с сыном. Друзья выехали и забрали меня на машине. Привезли к себе домой. Я была неадекватной. Звонила всем знакомым, которые имели хоть какие-то выходы на СБУ. Говорила: обещайте от моего имени все что угодно — только верните сына.
Кто вам помог выйти на сепаратистов?
— Не могу назвать имя человека, который вышел на связь с террористами. Они согласились продать сына за 60 тысяч долларов. Денег у меня не было. Знакомый предложил, чтобы я отдала квартиру под залог. Но во время обыска вместе с золотом и ценными вещами загребли документы на жилье и мой паспорт. Я могла дать только свое слово. По правде, сейчас эта квартира не стоит 60 тысяч. Неизвестно, не разбомбят ли ее.
Очень боялась, что найдут в компьютере Саши, который забрали, частную переписку. Тому предателю сын писал все свои наблюдения за базированием террористов. С друзьями собирался ехать на передовую, пройти обучение в лагере добровольцев.
Я обзвонила всех знакомых хакеров, чтобы взломать пароли сына в социальных сетях, уничтожить информацию.
На следующий день пошла в захваченную ОГА. Хотела добиться приема у Болотова. (Валерий Болотов, глава самопровозглашенной "ЛНР". — ГПУ). Просила уменьшить сумму выкупа. На то время по знакомых собрала только две тысячи долларов.
Ко мне вышел россиянин Толик лет за 30 и чеченец — высокий, с военной выправкой. Чеченец прочитал и порвал мое письмо. Никогда не забуду ненависть, которую я видела в глазах этих двоих. Чеченец рассказывал, что нужно моего ребенка расстрелять. Решила давить на жалость. Говорю: "Он еще подросток. Будете убивать только за то, что он живет в Украине?" — "Именно такие малолетние преступники наносят наибольший вред ЛНР. Ваш сын лазерной указкой скоординировал авиационный удар истребителя по помещению ОГА". Полную ерунду придумали. Координаты ОГА на всех картах есть. Зачем координировать удар по зданию, которое и так всем известно?
Сказали, что сына задержали на 30 дней, а потом расстреляют.
Меня в машине ожидали друзья. Я вышла, обошла квартал, чтобы не подвергать их опасности. За мной могли следить, могли застрелить на улице. Минут через 10 позвонил переговорщик: нашел деньги под залог моей квартиры.
Где вам отдали сына?
Ждала его на вокзале в 19.00. Он был весь избитый — запухшее лицо, на голове раны. У меня ноги подкосились, а Саша улыбался.
До поезда оставался час. Пошли к друзьям, которые жили у вокзала. Они дали Саше чистую одежду, потому что его была в крови. Я надела ему кепку, замазала лицо тональным кремом, дала свои очки от солнца, чтобы прятать гематомы под глазами. Его могли снять прямо на вокзале, ведь там постоянно патрулируют сепаратисты. Не один раз брали деньги, а заложников не отпускали.
Покупать билеты на свои фамилии побоялись. Договорились за деньги с проводником всю дорогу просидеть в его купе.
Пока не покинули Донецкую область, не спала. Сидела за закрытыми дверями, вздрагивала от любых шагов.
Сын рассказал, что с ним случилось в плену?
— Всю историю Сашиных пыток услышала только в Киеве, когда подавали заявление в СБУ. Его били каждые полчаса, до обморока. Обматывали вокруг рук оголенные электрические провода и пропускали ток. Бросали мешки с песком на голову. Гасили о тело сигареты.
Боялась, что после такого замкнется в себе, отгородится от реальности. Первые дни только отвечал: у меня всего нормально. Психолог сказал, что у сына сильная психика. Он должен выговариваться.
Тело зажило. За сутки переломов наделать не успели. Только ребро треснуло.
Собираетесь возвращаться в Луганск по завершении АТО?
— Очень хочется в родной город. Но не уверена, что смогу ходить возле домов, в которых пытали моего ребенка. Сейчас живем здесь на квартире, которую на три месяца арендовали для нас друзья. Они же ищут работу. Пока имею временную. Друзья оплачивают сыну обучение на курсах — хочет работать программистом. Четкого представления о будущем пока не имею.
"Луганчане боятся выехать из города, чтобы не потерять работу"
— Мои друзья и родные до сих пор в Луганске, выехать не могут, — рассказывает Оксана Рыбина. — Террористам безразлично, сколько людей убить. Утро мое начинается в 7.00 с того, что созваниваемся со всеми знакомыми там. Каждый — в своей скорлупе, отрезан в тех четырех стенах. У них нет электричества и даже воды. Сидят, как улитки. Но уже привыкли думать: будь что будет. Говорю им: уезжайте. Но боятся потерять работу. Руководители некоторых учреждений не отпускают людей под угрозой увольнения. Вынуждают работать под дулами автоматов. Человек в состоянии страха адаптируется к нему. Он становится своеобразной зоной комфорта.
5 
1
Комментарии