"Он спит, но я сейчас разбужу, — говорит о сыне Александре киевлянка 74-летняя Лидия Петрова. — Только имейте в виду: он сейчас сильно выпивает. Как напьется, ругается со мной. Говорит, что я ему есть не даю. Сам требует колбасы, мяса. А что я могу на 900 рублей пенсии, из которых 300 плачу за квартиру? Он не хочет ложиться в больницу на обследование, а без этого "чернобыльскую" пенсию не оформляют.
Лидия Петрова невысокая и полная, в халате с короткими рукавами. На правой руке синяк. Гематомы на лице замазаны тональным кремом.
— Недавно упала и ушиблась. Два дня не могу из дома выйти. Вчера послала Сашку за хлебом, так он купил себе " чекушку".
Из комнаты выходит заспанный Александр Петров, 54 года. Он в футболке и трусах. Спину держит ровно, ходит, выбрасывая ноги вперед.
— В молодости пробегал 100-метровку за 10,2, как Борзов. А теперь еле хожу.
Говорит, начал заниматься греко-римской борьбой в четвертом классе. В 14 стал чемпионом Украины среди юношей.
— У меня вот такой толщины трудовая книжка, — показывает пальцами. — Где я только не работал! Просто вбил себе в голову, что должен зарабатывать не меньше 1000 рублей. В 1970-х работал мастером на радиозаводе. Получал 120 карбованцев — больше не имел права. А на участке — 66 человек. Я договорился, что закрываю наряды каждому не по 250, а по 280. Но мне — по червонцу. Ну, ребята и приносили — кто червонец, кто два-три.
Когда бахнул Чернобыль, в печати писали и передавали, что у нас все чисто, — продолжает. — Пока радиоактивное облако не занесло в Швецию. Я сам поехал в Чернобыль. Там спрашивают: куда будете устраиваться? Говорю: на опаснейшую работу. Меня послали в цех тепловых подземных коммуникаций. Холодная, горячая, техническая вода, канализация, — все наше. После аварии всю территорию АЭС на 50–70 сантиметров залили бетоном. Как-то прорвало канализацию, мы раздолбили ломиками вход в колодец. Глубина — 2,5 метра. Наполовину был наполнен нечистотами. Лопнула труба, нужно наварить заплату. Меня ребята обвязали за пояс канатом. Я взял стеклышко от щитка, водостойкие электроды и полез. Наберу воздух, нырну в то дерьмо и варю. Когда начинаю задыхаться, де ргаю за канат — ребята меня вытягивают.
В Чернобыле Александр работал два года 10 месяцев. Говорит, платили 1200–1300 руб. Жили на Зеленом Мысе. У заведующей столовой брал по государственным ценам паштеты, шпроты, лосося, икру ящиками, возил домой. Работа была вахтенной — по 15 дней.
Мужик перебрал и заснул под четвертым блоком
— Из 1000 работников цеха живыми остались я и Костя Перегуда, бывший защитник хоккейной команды "Динамо". Он сейчас в Славутиче. Мне там тоже предлагали трехкомнатную квартиру. Я отказался. Когда приехал к Косте обмывать новоселье, поставил на стол японский счетчик Гейгера. Он запищал. Смотрю — 1 рентген и 700 миллирентген. Спрашиваю: ты что, будешь жить здесь? Он говорит: а что делать?
Нам на ЧАЭС говорили, что радиация в норме. Через три месяца взял свой паспорт, пошел к товарищу из цеха радиации — 3,5 рентгена светит. Обмотал его свинцовой ле нтой, пришел в паспортный стол обменять. Положил пакет на килограмма полтора. Паспортистка, девушка лет 20, отказала. Пришел капитан, говорит: "Разверни". "Сам разворачивай, я не буду". Он раскрыл, посмотрел: "Срочно поменять". В тот же день привезли новый паспорт домой.
Питались в столовой по талонам. Наберешь себе на поднос еды, идешь мимо стола с овощами, там стоит женщина в белом колпаке с красным крестом. У нее колба литра на 3–4, наливает полстакана чистого спирта. Рядом стояли ящики с пивом — бери сколько хочешь. Раз один мужик перебрал и заснул под четвертым блоком. Когда его разбудили, он еще был живым, но уже аж рыжим от радиации.
Бывшая жена Татьяна живет с дочерью в Америке. Светлане 35 лет, переехала в1994-м. Вышла там замуж за украинского еврея, родила дочь. Жена уехала к ней на три месяца.
— Нашла там себе мужика житомирского разлива. Потом на коленях передо мной ползала. Нет, говорю, зайка, бабу для кровати я себе всегда найду. Я же любил ее до поте ри пульса.
Спрашиваю, почему не хочет оформить "чернобыльскую" пенсию.
— Я уже в четырех больницах был. Еще в трех нужно отлежать. Вот сейчас — в онкологии на Севастопольской площади. А что мне это даст? Лучевая болезнь же не лечится. С матерью живем очень плохо. Она ненавидит меня, потому что немного умнее ее. А она себя считает пупом земли. Хлеб от меня прячет.
Петров не работает с 1997-го. Говорит, что хочет прожить 250 лет. Вбил себе такое в голову с молодости. Прочитал книгу Владимира Леви "Как быть самим собой". Автор пишет: любой человек сможет прожить, сколько захочет.
— От затылка до задницы так выкручивает позвоночник, что спасу нет. Но как выпью, боль стихает. Выпиваю не больше 250 граммов.
2 
1
Комментарии