Улица моего детства лежала возле старых польских казарм, преобразованных "советами" в авторемонтный завод. Для нас с ребятами он был таким себе Диким Западом, Диснейлендом, комнатой ужасов и комнатой смеха в одной ипостаси. Мы любили проникать на его территорию — через четырехметровый забор, и, обходя сторожей, рыскать по заводским закоулкам, выискивая там разнообразные сокровища. Их было множество, и мы крали что могли — трубки и провода, аккумуляторы и карбюраторы, шины и баранки, и особенно — сидения от грузовиков, которые ценились сильнее всего.
Я был мал, чтобы подвигнуть такие люксусы, и потому завидовал старшим ребятам, которые прыгали на тех сидениях, обшитых дерматином, и крутили баранки на собственных дворах, азартно бибикая. Но как-то я нашел что-то такое, чего они с рождения не видели — стекловату. Собственно, я еще и слова такого не знал. Просто наткнулся на эту штуковину на крыше соседнего цеха, куда додумался взобраться по трубе. Штуковина была классной — выглядела мягкой, как настоящая вата или искусственный снег. Ею можно было украсить елку или просто дать ребятам потрогать. Но оказалась она неожиданно колючей, хоть выглядела мягкой и пушистой. Я нагреб ее полные карманы, набрал за пазуху и горстями раздал ребятам под их завистливые и увлеченные возгласы.
Я нагреб ее полные карманы
За все, однако, нужно расплачиваться. Стекловата въелась в мое тело, и уже под вечер я не знал где деться. Да еще и родители, вместо сочувствия, дали мне нагоняй, чем усугубили мои физические и душевные страдания. И только бабушка, к которой я, в конечном итоге выкупанный и переодетый, пошел пожаловаться, невозмутимо сказала:
— И так всю жизнь: ты думаешь оно вата, а оно — стекло.
1 
1
Комментарии
1