Больше жизни наши люди любят только смерть. А иногда кажется, что, кроме смерти, они вообще ничего не любят. Грустный у нас народ, жуткий, суеверный. Только смерть у него вызывает неконтролированные порывы какой-то торжественно-тайной радости: "Кто умер? Как умер? Сколько крови вытекло? Сколько сирот осталось? Что на венках было написано?"
Мне можно легко возразить: так мы уважаем память о наших умерших. Это непосредственность чувств. Не то, что стерильные европейцы, — закрыли гроб возрастом, смахнули слезу и даже никто на себе ни волоса не вырвал. Сплошная скука. Ни военных оркестров, ни оплаченных плакальщиц, ни поминок на 200 человек.
Я не говорю, что мы должны быть такими, как нудные европейцы. И убирать кладбища постоянно, а не раз в году — перед Пасхой. Боже сбавь! Но можно и скромнее. Можно хоронить человека по-человечески, а не устраивать жалобную клоунаду, где покойник оказывается в роли заложника идиотских правил. А вместе с ним и люди, проходящие или проезжающие мимо.
Даже никто на себе волоса не вырвал
Трасса Киев—Варшава международного значения. По ней люди передвигаются часто, быстро и много. Вдруг на пять длинных километров парализовано движение — из села вышла многолюдная процессия. На открытом постаменте грузовика — гроб с молодым покойником, рядом заламывают руки мама и жена. "Эй, люди! Смотрите! Сопереживайте! Заглушите моторы!" — кричит заупокойный театр. И ты останавливаешься, прекращаешь дышать, отводишь взгляд и становится стыдно. Тебе показывают свое горе — вполне бесплатно, а ты, сволочь, смотреть не хочешь. Ты хочешь только одного — быстрее двинуться. И говоришь: "Земля тебе пухом, человек... Прости, пожалуйста."
2 
1
Комментарии
34