Когда-то в детстве я совсем не понимал одну строку у Шевченко. Хотя она проста и прозрачна. Звучит так: "І помолитись не дають". Я не мог понять две вещи. Во-первых, почему вообще могло прийти в голову запретить такую неважную вещь? А во-вторых, зачем так сильно нужно было молиться? Теперь я все прекрасно понимаю.
Однако в "Кобзаре" Шевченко такие строки случаются с определенной периодичностью. Они там для того, чтобы показать полный тупик и отчаяние. Но каждый следующий образ по-своему превосходит существующие.
Теперь я убежден: слова "І помолитись не дають" — непревзойденные. Потому что что может быть хуже, когда не дают остаться один на один с собой и тихо обратиться к кому-то внутри себя? Существует ли более черное отчаяние?
Я никогда не молился, хотя молиться вроде бы дают. Что-то внутри не клеится. Но мне было всегда спокойно от того, что за меня молится бабушка. Теперь ее уже нет, а, кажется, все у меня до сих пор стоит на ее молитве.
— Я молюсь за тебя, — хватало услышать эту фразу, и все становилось надежным.
— Я молюсь за тебя, — означало в то же время очень много. Она молилась "за" меня и "вместо" меня. Делала какую-то очень важную работу, которой я пренебрегал. И не только я: она молилась за всех нас.
Родилась дочь, которая пока что ничего не понимает и не знает
Ее жилистая религиозность прорастала из земли, которой я уже не знал. Но именно ее молитва делала меня включенным в человеческую цепь, причастным к десяткам поколений моих невидимых родственников, молившихся друг за друга. Потому что это единственное и главнее всего, что можно по-настоящему сделать для человека, который рядом.
Сейчас я знаю также, что уже пришло время и для моей молитвы "за" кого-то и "вместо". Родилась дочь, которая еще так же, как и я когда-то, ничего не понимает и не знает. Это меньше всего, что я могу ей дать. Но, наверное, главнее всего.
1 
1
Комментарии
7