В раннем детстве в меня была женщина, которую я любил где-то так же, как родную маму. Конечно, сказать такое — явное преувеличение. Ведь ту женщину я ни разу в реальной жизни не встречал. Ее звали Анной Герман. На виниловых пластинках она пела такие проникновенные песни, что от них бегали мурашки по телу. Хотя пелось там о вещах простых и банальных — любви и смерти, Анна делала это так, что казалось, поет только для тебя.
В детстве я был уверен, что именно такой должна быть настоящая женщина. Загадочной, нежной, доброй. Слушая ее голос, представлял, что все, о чем она поет, на самом деле произошло в ее жизни. Что какая-то "красивая и смелая" когда-то отбила ее жениха, хотя уже и "платье шилось белое". Меня удивляло олимпийское спокойствие, с которым она воспринимала этот факт: "Ну, что же здесь поделаешь — другую встретил ты…" Я ужасно переживал за Анну, потому что до сих пор, до последнего куплета, было все счастливо. Все шло к свадьбе с лучшей в мире женщиной, но другая перешла дорогу, а тот дурак бессовестный так купился...
Я сотню раз переслушивал эту песню, надеясь на чудо. Однако ничего не менялось. Все равно появлялась "красивая и смелая", которая своей нахальной любовью делала Анне нестерпимо больно. И как ей было от того не умереть от отчаяния?
Как ей было не умереть от отчаяния?
В конце августа 1982 года, когда на первом общесоюзном канале объявили о смерти известной польской певицы "после продолжительной и тяжелой болезни", мне не оставалось ничего, кроме горьких детских слез. Ее смерть для меня стала продолжением той ужасно фатальной песни о том, как настоящая женщина встречает свою жизненную трагедию.Моя полуторалетняя дочь засыпает под песни Анны Герман у меня на руках. Она еще совсем не понимает слов, но когда-то я обязательно ей все объясню.
2 
1
Комментарии
8