Был холодный ноябрьский день 1990 года. Он стоял под вокзальной стеной в ожидании здолбуновской электрички. Старый ветеран держал на спине большой военный рюкзак и был похож на утомленную улитку. Он поймал мой 16-летний взгляд, который задержался на нем на лишнюю долю секунды. Настолько лишнюю, чтобы заговорить.
— Вы не могли бы помочь мне зайти в вагон? Потому что меня с костылями сметут, — запросил он и как-то горько улыбнулся.
Я согласился, и потек случайный разговор. Ветеран в карман за словом не лез, а полез за "Примой" и смачно закурил. — Я курить начал, когда в партизаны пошел. Волновался, как черт. Меня ребята хотели испытать. Говорят: "Если ты наш, подложи под немецкий состав взрывчатку". А состав просто возле префектуры был. Там рядом рестораны, ювелирная лавка и эписри… Ой, не знаю, как это по-украински... Ну, там, где масло продают, сахар, крупу… — Бакалея, — помог я и удивленно спросил: — Где же это вы партизанили?!Эписри — ой, не знаю, как это по-украински
— В Париже. Я там родился. У меня родители на заработках во Франции были. А волновался, потому что боялся, чтобы людей взрывом не накрыло. В качестве доказательства он показал свой краснокожий советский паспорт, где в графе "Место рождения" было написано "Париж, Франция". Поезд опаздывал, а он рассказывал. Как закончил войну. Как думает на французском. Как оказался в Союзе, а родители остались там. Как потом хотел вернуться к ним, но не пускало КГБ. Как он со дня на день ожидает, что ему хоть несколько дней позволят побыть со своими соратниками и выпишут-таки в Москве французскую визу. Я молился, чтобы та здолбуновская опоздала на целую вечность, а когда пришла, то ехала бы так медленно, чтобы я смог услышать всю его жизнь… Я вышел на платформе Рачки, а он забрал свою жизнь с собой. До сих пор помню, что ехал он до станции Понинка.
×
![]()
1 
1
Комментарии
11