Украинцы не имеют привычки тратить деньги на культуру - Анатолий Днестровой

5

Этот роман не современный. Потому что это 5 лет назад было. Для меня ретро - это то, что произошло недавно, то, что видели еще мои родители и дедушки, которые могут мне это рассказать. Это что-то такое теплое, по моей скромной классификации. Это еще не окончательный архив, такие как история 19 века, которую знаем из учебников и архивов.

Невероятно изменилось. В романе я это показывал через трех персонажей разных поколений. Главный герой Мирослав Шефер. Предыдущее поколение - это его мама. Я через нее на контрасте показывал, которая большая пропасть уже между этими двумя поколениями. Она еще носитель позднесоветских тоталитарных ценностей. Требует от сына достижений и карьеризма. А он все же гибкий - человек 2000-х. Ввожу еще одного персонажа - младшую от него на 20 лет феминистку Варю Кропоткину. Варя - носитель активизма и феминистской этики. Между ним и ею уже также пропасть. Мне было важно показать трансформацию этих генераций.

Но мой роман заканчивается 2013 г., избиением студентов у стелы. Сейчас же еще большие изменения произошли.

 

Появился практический феминизм. Сейчас он имеет у нас серьезные позиции и влияет на все включая медиа. И это большое изменение. Это более фон в романе. Ибо главная его тема - это выбор между карьерой и творчеством.

Классический хипстер, неконфликтный, жизнерадостный, стильный, с интересным чувством юмора. Есть еще мужчины с 1990-х - жуки такие, витые, решалово. Он может быть на самом деле хороший человек, но из виду немножко бандитский. И у него еще сексистские замашки пролетают. Такой типаж до сих пор есть.

В начале 1990-х неадекватное агрессивное поведение было нормой. А сейчас я замечаю, как с каждым десятилетием оно теряет свои позиции. Определяется как нечто неприемлемое, особенно в политической сфере. Хотя общество у нас еще переходное, с психологическими траблами.

Наша политическая элита меняется, но очень медленно. Она никогда не успевает за изменениями в социуме. В романе у меня есть сцена, как одному бандюку вручают звание Героя Украины. Его едут разные конторы поздравлять. Я очень красочно описываю этих женщин в платьях-тумбах, мужичков в генеральских лампасах. Такая латиноамериканская бессмысленная карнавальность 19 века. Оппозиционные депутаты лобизаються с провластными, вокруг рок-звезды с России и поп-дивы. Ужасная безвкусица. Я работал в проектах политических. Часто такое наблюдал со стороны.

Когда-то да, но сейчас невозможно жить без самопиара. Я к славе очень осторожно отношусь. И, если честно, не люблю, когда надоедают мне. Это меня выбивает из колеи. Есть люди, которые это объединяют. Это очень классно.

Смотрю на молодых, они активны в плане коммуникации и меня вдохновляют. Наприклад, культурой слэма.

Восхищаюсь Андреем Любкой. Под боком Украины кучу лет были себе какие-то страны. Никто не знал, что там есть. Туда Андрей раз за разом поехал активно, там рассказал о нас, приехал, нам рассказал о них. Такой тип коммуникации очень важен.

 

Скажу о прозаиках. У нас много работы в песок ушло. Почему-то никто не хочет переиздать лучший корпус украинской прозы 30 лет. Для меня это загадочно. Малкович это делает с поэзией. Такая же история должна быть и с прозой нашей. Это репрезентация. Меня шокировало то, что у нас вообще забыли книги, которые по 10 лет держали в напряжении читательскую аудиторию. Например, Евгения Пашковского. Его в 1990-х годах читали и знали все. Сейчас его никто не знает. Валерия Шевчука также забывают. А это зубр.

Это просто другая стилистика. Медленная, размеренная стилистика, от которой мы отвыкли, поскольку она не совпадает с нашим быстрым временем. У меня та же история с Томасом Маном произошла. Я имею привычку перечитывать раз в десятилетие титанов. Перечитал Хемингуэя уже где-то по третьему разу за 25 лет. А сейчас я хотел Томаса Мана перечитать. Он мне не пошел. Он слишком рефлексивный для нашего дня. Сейчас литература все же требует немного экшена, действенности, динамичности.

В чем же парадокс: творец постоянно должен работать еще где-то, потому что монетизации его творчества нет. Я по художниках смотрю - очень сложно продать свое творчество. Рынок лежит практически. Это потерянные годы и десятилетия жизни. Многие люди просто сошли с дистанции. Они могли бы реализоваться, если бы были другие условия.

Не только. У украинцев нет и не было привычки тратить деньги на культуру. У нас-то люди считают, что успешные поэты - это те, кто классные еще и пиарщики. Но часто наоборот. Поэзия - это что-то не от мира сего. Да, в эпоху модернизма. Но сейчас это уже не работает. Поэт должен быть кутьтуртрегером.

 

Люблю читать ранних стоиков. Особенно Зенона Китийского. Это меня вдохновляет.

Из прозы невероятно много книг меня потрясло. Из свежих - это книга Леонида Ушкалова "Очарование энергии: Михаил Драгоманов". Это реально исследовательский райтерский подвиг. Надо знать, в каких условиях ученый живет, как он борется за жизнь в этом социуме. Я вообще не знаю, кто на такое сейчас без серьезной институциональной поддержки готов. Ушкалов - это глыба. Таких книг бы побольше о всех крупных фигурах украинских прописать.

Люблю поэзию Элиота - она ​​как током тебя пронизывает. Или поэзия Эмиля Верхарна. Сейчас поэтов таких нет: сейчас видно, что поэт играет в расположение слов. А там этого нет. Там энергетика как вулкан прорывается.

Вообще модернистская поэзия очень сильна. Плужник, Бажан. Бажан - большое потрясение. Меня тянет его перечитывать. Это такие поэты, от которых мороз по коже. Вот помнишь то, от чего идет мороз по коже. Помню, как я читал всю ночь впервые студентом Уитмена. Это такая была сенсация: как это можно было космически писать. Ты счастлив реально, что ты это читаешь.

Спокойно отношусь к неоклассикам. Понимаю, что это хорошая поэзия, но для меня она немножко не очень. Семенко я читаю с точки зрения социологической.

Раньше читаешь "Сто лет одиночества" Маркеса - от книги не можешь оторваться. Ты наэлектризован пока ее не прочитаешь. У меня такого запала уже нет.

Кино я также уже пресытился, как и прозой. Крышу уже не сносит. Артхаус не могу уже смотреть. Когда-то им очень увлекался, а в последнее время он меня просто утомляет. Я в нем замечаю технологические ходы, как что делается, и меня эта кулинария утомляет. Недавно пересматривали с женой "Небо над Берлином" - уже больше смотрел на него как на конструктор.

Сейчас вообще пишут оперативные романы до 200 страниц. Ты читаешь в два-три захода. А раньше письмо просто погружало в другую реальность, с которой не хочешь выходить. Поэтому я больше люблю перечитывать старых авторов, чем открывать новых.

Всю романистику Кундеры так-то перечитал где-то по третьему разу. Не надо читать автора только по модным книгам его. Это абсолютный нонсенс, бессмыслица, это любительский примитивный тип прочтения. Если хочешь почувствовать автора, его надо читать корпусом, со всеми его поражениями.

Когда я в "Украинской неделе" работал, ездил на работу в один конец ежедневно полтора часа на маршрутке. У меня был 50-томник Маркса и Энгельса. Я его читал постоянно в маршрутке том за томом. Чтобы почувствовать Маркса, мне понадобились три года жизни. Он значительно шире коммунизма, политики и экономики.

Сейчас жизнь прикольнее, чем прежде. Поэтому можно прикольнее романы писать. Раньше бедная жизнь была для прозы, закрытое общество. Хотелось бы родиться позже, лет так на 20. Мне было бы 24 сегодня.