— Александр, братец, это батюшка, — зовет священник в сторону острова.
Александр плывет на плоту из сухих стволов, связанных веревками. Сидит на нем, раскинув ноги. Гребет умело рогачом, обмотанным целлофаном. На нем фирменные берцы, чистая куртка, штанина на колене порвана. В волосах запутались листья и хвоя, лоб перевязан нитью.
— Приходил летом в кабак возле церкви, — рассказывает о нем Василий. — Поздоровался со мной, просил Псалтырь. У меня тогда не было лишнего. В кабаке разговаривал с ребятами за пивом. Так сельские ему говорили: "Детей наших не трожь, а то все тебе поотриваем". Боятся, чтобы в секту не затащил. Он бывший послушник. Сплетничают, что его выгнали из лавры.
Когда Александр доплывает до берега, Василий протягивает ему Псалтырь и пачку из 200 свеч стоимостью 2 грн каждая.
— Вот спасибо, теперь будет, что читать. Хотя особо времени нет, — берет книжку. — Мне этих свеч надолго хватит. На острове у меня только фонарик.
Прошу рассказать о себе. Мужчина улыбается, убирает длинные кудри. Смотрит вверх. Имеет под 2 м роста.
— Не судим, не привлекался. Всю жизнь работал руками, начинал на шахте. Где только в жизни не бывал. Я из тех людей, которые были готовы рисковать за идею, бабу и бутылку. На Дальнем Востоке побывал еще в армии. В 27 лет разошелся с женой и рванул на Колыму. Она гуляла, пока работал на шахте.
Садится на пенек, закидывает ногу на колено. Говорит, что у него взрослый сын и пожилая мать. Много лет не поддерживает с ними связь, потому что чувствует себя монахом:
— Я сам объездил весь Союз, работал, кем придется. Строил, разгружал, парковал. Несколько раз был на грани смерти. В 30 лет меня чуть ли не затоптал конь. Тогда задумался о Боге.
Последние несколько лет жил в одном из столичных монастырей.
— Имел келью 5 на 8 метров с евроремонтом, устланную коврами, — продолжает. — На столе всегда было шесть блюд, среди них — красная рыба и икра. Ушел оттуда, потому что послушание ставили выше молитвы. Парафияне шли ко мне, но монахам это не нравилось. Чувствовали конкуренцию. Я же не был высвячен в сан, лишь послушник.
Отказывается назвать свою фамилию.
— Летом на пляже было много отдыхающих. Говорил с ними о Боге. Ел шашлык, пил водку. Мой знакомый игумен ездил на Афон. Там в каждом монастыре их встречали рюмкой водки. Все их священники курят. У нас запретили, когда попы окурками сожгли несколько деревянных церквей. Монахам нельзя мяса, но я ем, потому что не имею ничего другого.
На острове поселился в мае. Пришел с ножом и буханкой хлеба. Из веток построил шалаш. Сейчас живет в шестиместной палатке "Нордвей". Там новый матрас и одеяло:
— Все приносят люди — просят за них помолиться. Когда дают деньги, покупаю чай, крупы, сигареты. Киевляне приезжали на БМВ, хотели привезти мне печь-буржуйку, но не смогли запихнуть в машину. Первые недели ел лишь корни камыша. Он не сладкий и не горький, похож на капусту. Пробовал посадить в лесу срезки картошки, но не взошли. Ловил рыбу, солил ее. Знаю молитвы, как утолить голод — за пост могу съесть лишь 20 картофелин и ведро яблок.
Водит по берегу озера, показывает ямы, которые выкопал, чтобы очистить территорию от мусора.
— В первые дни собрал две сотни бутылок. До обеда наблюдал за девушками, которые загорали. Одна уселась на пляже рядом с кучей мусора, закурила трубку и медитирует. Как-то пришла то ли продавщица, то ли завмаг из села, предлагала себя. Я говорю: нет. А она прицепилась, расспрашивает, как я выдерживаю. Знаю, какие молитвы читать от искушения. До монастыря жил с женщинами, сейчас обхожусь без них. Выхожу на уровень непрестанного моления — проговариваю тысячу молитв в день. Волосы и бороду не стригу — на них сходит благодать.
2 
1
Комментарии