— Воля или смерть? — боевик в темно-зеленой форме и балаклаве на Горловском блокпосту на Донбассе заглядывает в мой паспорт 31 декабря около 10.00. Позади двое проверяют документы пассажиров моего автобуса из Киева.
Вокруг — поле и терриконы. Метрах в 10 — будка боевиков. Из палатки выходит полный мужчина в белой форме с черными пятнами. Узнаю по голосу соседа по подъезду в Донецке. Выехал из нашего дома за несколько лет до войны. Меня не узнал.
— Откуда едешь? — забирает паспорт.
— Из Краматорска, — говорю, как просил водитель.
Пассажиров отпускают. Меня и еще одного парня держат. Уголок фотографии в моем паспорте — не до конца приклеенный. Сосед внимательно разглядывает первые страницы. Дергает фото.
— Может, оторвете? — говорю.
Смеется и спрашивает, чем занимаюсь. Говорю, что пишу рекламные тексты, живу в Краматорске, а родня — в Донецке, где я прописана. Боевики отходят в сторону и тихо советуются. Один, не опуская дуло автомата, приказывает вынести вещи.
Открывает рюкзак и вытряхивает на снег. Там — только одежда. Просит открыть сумку на плече. Там камера, диктофон и два телефона.
— Журналюга? — щурит глаз.
— Рекламу пишу.
— Зачем диктофон и камера?
— Потому что я пою. Камера — не профессиональная.
Отпускают. Парня оставляют, не объясняя — почему. Боевик с автоматом еще раз проходит по автобусу и позволяет ехать. Предупреждает не включать телефоны.
— На Макаронке высаживаю, — объявляет водитель. — Потом только на Южном.
— Что такое Макаронка? — спрашивает седой мужчина, на вид лет 60.
— Вы что, не из Донецка? — поворачивается другой. — Макаронный завод.
Пассажиры подозрительно переглядываются.
— Впервые слышу. На другом конце города живу, — говорит тот.
В 12.30 прибываем на автовокзал "Южный". Из Киева выехали в 19.00. Останавливаемся около "Макдональдса". Он не работает с апреля 2014-го. Там темно, двери закрыты.
Сажусь в троллейбус №17. Он полон, но все молчат. Лишь у задних дверей перешептываются двое боевиков. Высокий бородач наблюдает за мной. Думаю, из-за рюкзака. У кабины водителя — объявление от руки: "Проезд 3 рубля". Покупаю билет с надписью "Донецкая народная республика". Цена: 3,00 руб.". Раньше писали — 1,50 грн.
Играет музыка советских времен. Остановки объявляют на русском. Выхожу на "Боссе". В прошлом году 22 января там был минометный обстрел. В троллейбусе погибли 13 человек, 20 получили ранения. Сгорело авто с людьми. Туда до сих пор кладут цветы. В 5-этажке напротив взрывной волной выбило окна. Многие — не застеклены. Арка дома иссечена осколками. За год ничего не изменилось.
В 19.00 в Донецке улицы безлюдны. Изредка проезжает авто. С 23.00 до 5.00 действует комендантский час.
Гощу у знакомой. Коренная донетчанка 52-летняя Мария Шевчук работает на молокозаводе. Говорит, зарплату получает в рублях. Выплачивают вовремя. Муж — слесарь на заводе "Норд". Иногда не работает по несколько месяцев.
— После шести вечера транспорт не ходит. Дома телевизор смотрим, с соседкой выпекаем сладости, — рассказывает. — В выходные можем на дачу поехать с утра, чтобы вернуться засветло. Потом блокпосты проезжать не хочется. Патруль поймает — отвезут куда-то. Может, в окопы, — вздыхает. — В позапрошлом году сын гулял с друзьями. Выпили. Их задержала полиция ДНР. Мы искали три дня, все блокпосты объездили. Вернулся побитый. Их троих повезли копать окопы. Один возмущался, так его застрелили. Сына с другом заставили закопать. Отвезли на базу ДНР. Раздели, забрали телефоны. Всю ночь били с перерывами по 2 часа. Чудом отпустили. Отксерили паспорта, чтобы не убежали из города. Сын долго из дому не выходил, плакал. Мы его вывезли через Россию к родственникам в Херсон.
На следующий день отправляюсь на автовокзал. Возле касс — очереди. Большинство людей — в зеленой форме без нашивок. За справку кассир берет 5 руб. (2,5 грн. — "ГПУ").
— Как до Артемовска доехать?
— Никак, — кривит красные губы блондинка, на вид лет 30. — Только до Майорска. Автобус в 6.00. Всё, деньги давайте.
Захожу в "Континент". Некоторые магазины — с новыми названиями и ценами. Выбор одежды — большой, но старых моделей. Ботинки, что в Киеве по 2 тыс. грн, здесь — 4,5 тыс. рублей. На одежде бирки "Производство г. Донецк". В магазине "Обувь" разговаривают девушки, лет по 22.
— Что-то у вас с обувью не очень. А есть ботинки с подошвой копытом? — высокая брюнетка в черном пальто показывает подруге фото в телефоне. — Вот, такие.
— Нет, не видели, — вздыхает шатенка в серой куртке. — Нам не привозят ваши новинки.
На третьем этаже в кафетерии заказываю большую пиццу "Маргариту" за 180 руб. На чеке надпись: "Недійсний". Пиццу приносят без тарелок, салфеток и столовых приборов. Интересуюсь о чеке.
— Какая вам разница? — блондинка в красном переднике разворачивается и уходит.
— Тебе надо валить, — за столик рядом садятся подруги из магазина обуви. Заказывают кофе.
— Не хочу, — тихо говорит шатенка. — Здесь — семья, работа.
— Здесь будущего нет.
— Как-то будет. Республика развивается. Деньги есть, банк есть, работа есть. Может, и уволюсь со школы, потому что директор бесит. Учителей много ушло, преподаю три предмета. Программа ужасная. Пойду в минкультуры ДНР. А куда еще? Там можно хоть как-то развиваться.
— Какое развитие? Город остановился.
— Да, все еще в 2014-м живем. Еще создали этих "захаровцев". Партия. Это же Советский Союз.
Через пару минут уходят.
Маршруткой №37 еду на площадь Ленина. За мной заходят русый мужчина в форме без нашивок и девушка. Он ее обнимает, она смеется.
— Шеф, мы до улицы Прокатников доедем? — спрашивает водителя.
— Тебе в другую сторону. Остановлю — выйдешь.
Немолодая женщина в сером пушистом платке объясняет, как доехать.
— Я понял. У нас в Тольятти транспорт не так ходит, — отвечает боевик. На остановке выходят.
Вечерний Донецк завален снегом, но дороги расчищены. На площади справа от памятника Ленину — елка. Через дорогу — кафе. Людей немного. Становится очень холодно. Возвращаюсь домой.
Около 19.00 слышу разговор двух женщин, на вид им лет по 55, курят на лестничной площадке. Не видят меня.
— Почему Украина нас не возвращает? — интересуется та, что в синем халате. — Освободила бы уже, и нормально бы жили.
— Разве мы ей нужны? — вздыхает та, что в желтом свитере. — Пенсии забрала, работу. А тем, кто уехал, помогает? Нет. Вот дочь зовет в Киев. Зачем мне туда? На чужом жить. Лучше дома, где все свое. Только ремонт сделали.
— Да хоть бы кто освободил, лишь бы это закончилось.
— Мы никому не нужны. Что этим, что тем.
Расходятся.
"Уже забыл, какие на вид гривни"
3 января в 10.00 микроавтобусом отправляюсь в Майорск. В салоне сидят 14 человек, четверо — мужчины.
— В рублях 200, в гривнях — 100, — говорит водитель. — Что, никого из Украины нет?
Протягиваю 100 грн.
— Уже забыл, какие на вид гривни.
На блокпостах ДНР не проверяют и не останавливают. В Горловке просят мужчин передать паспорта в окно. Через 5 минут едем дальше.
Через час высаживают в Майорске. Ожидаем автобус в Бахмут. Пешая очередь — 2 сотни людей. На улице 18–20 градусов мороза. Пункт обогрева – в метрах 500. Там можно взять чай, но придется выстоять очередь. Все мерзнут, прыгают. Подходят двое украинских военных.
— А теперь играем в "Кто не скачет, тот москаль".
Все смеются. Первый автобус забирает 50 людей. Я — в очереди на четвертый. Впереди женщины ссорятся за места. Военные время от времени заводят разговоры, чтобы успокоить людей.
— Слава Украине! — говорю одному.
— Героям слава, — осторожно отвечает.
Знакомимся. Он — из Ивано-Франковска, не называется.
— Здесь было нескольких сбили, — говорит. — Ну так, холодно, но дорога — для машин. Люди выходят просто на нее. Мы сдерживаем. Не слушают. Ненавидят нас.
— А вы?
— За что их любить? Что здесь стою на морозе?
Через полтора часа подъезжает второй автобус. Военный проводит меня туда. Люди набиваются доверху, но не жалуются. Плачу 30 грн. Очередь на блокпосту в Зайцевом не двигается. Через час водитель говорит выходить, а сам пересекает границу автобусом. Быстро проходим контроль пешком. Вещи не проверяют. Через полчаса выезжаем из зоны АТО.
2 
1
Комментарии