Ключ

 

Недавно утром, перед работой, я расписывался в книге о получении ключа. Там три графы: номер комнаты, фамилия, подпись. Дело привычное, и я не одевал очки и не заметил, что пишу в графе, уже заполненной кем-то. Оглянулся — не увидел ли кто, и ушел себе. И чего-то так стало весело — будто сорвал чужое яблоко на ходу. Что не видели — хорошо. Не из-за того, что это большой вред, — а просто у тебя сейчас такая радостная морда, что лучше ее никому не видеть и рядом не находиться. Потому что морда — еще не все, ты же еще и говоришь при этом. Говоришь с теми, кто сейчас тебе вспомнился. Тех людей давно нет, вспоминать их можешь, когда хочешь, а вот поговорить везет редко. Это был именно тот момент — когда можешь говорить, как будто они здесь.

И я сказал:

— Вот видишь, Евстахович.

По-видимому, нужно объяснить — я сказал эту фразу моему хорошему приятелю Евстаховичу, который погиб еще до того, как я начал носить очки. И сказать ему об этом казалось важным, потому что мы всегда рассказывали друг другу обо всем, что с нами происходит. И я был рад наконец подать ему знак о себе.

Дальше сорвалась фраза, которая меня самого удивила и предназначалась уже не ему:

— Баб, не сердись за то, что я тогда плакал.

Дело в том, что моя бабка часто просила меня вправить нитку в иголку, и я любил это. А не любил, когда бабка наступает на лапу нашему коту. Он квакал, а бабка говорила весело:

Баб, не сердись за то, что я тогда плакал

— А не ходи босым!

Я сердился, потому что чего радоваться, если плохо видишь кота.

А еще раз: ловил кепкой редкую желтую бабочку. Она присела на дорожке и был почти моя, аж здесь на тропинке появилась бабкина тень и спугнула ее. Я с горя поднял рев, аж баба закрыла глаза, и нос ее смешно сморщился, от чего я заревел еще сильнее.

Потом никак не выходило загладить ту глупость. А теперь это произошло само собой, еще до того, как я вставил ключ в дверь.

×