Пока длились праздники, нельзя было злоязычничать. А хотелось. Потому что еще до этого я начал переживать о людях, не любящих мою родину. Их теперь много. Они здешние, значит, это и их родина, но они ее не любят. Им смешно даже то, как она называется. Мне хотелось встретить их и сказать все, что думаю. Сказать так, чтобы им стало страшно и они сдохли. Вот слово, которое нельзя было произносить в эти дни.
Но меня дома бранили и говорили: нельзя.
Я послушно молчал, а думал о том же — искал слова для тех людей.
Когда делаешь это долго, становится неуютно, словно нужно бросать дом, жену, детей, и идти на войну. А на войне все равно не встретишь тех, с кем хотел воевать, — они останутся в тылу.
Ты это знаешь, но уже попрощался и возвращаться поздно. В такое момент лучше не думать обо всем, что оставил. Это препаскудное состояние, когда пребываешь ни здесь ни там — нигде.
Вдруг я заплакал — горько и счастливо
Тут может спасти только случай.
Он случился неожиданно — один из тех случаев, которые невозможно объяснить, но они случаются. Было так: за компанию я пошел послушать оперу "Кармен". Сидел себе в полумраке и думал о том же — искал плохие слова. И вдруг заплакал. Это произошло, когда вышел Тореадор. Я заплакал горько и счастливо и сказал фразу, которая самому показалась невероятной: "Господи, как хорошо, что у меня есть немного родины!"
Потом попробовал объяснить себе, почему было сказано именно это. Может, стало жаль Тореадора, ведь он должен был умереть. Но почему объединились ощущения сожаления и счастья? Может, потому что Тореадор убивает быков своего убогого края, а следовательно, лишает себя родины. Для меня оно именно так, потому что у меня есть сентимент к бычьему и коровьему народу. И все это заново напомнило, что у меня все-таки является родиной, потерянной за несколько дней.
1 
1
Комментарии
9