Ух ты!

 

Звонок, междугородный, — моя юная ученица хочет посоветоваться. Ее вопрос немного странный: как должен вести себя журналист, когда он стал свидетелем сенсации?

Прошу уточнить, кто был свидетелем и что произошло. Она объясняет:

— Я была свидетелем! У меня на глазах застрелили бизнесмена!

— Так садись и пиши.

— Поздно! Когда это произошло, я так разволновалась, аж забыла, что нужно писать. А когда вспомнила — все об этом уже написали, хотя и не были там!

— Чего же ты теперь от меня хочешь?

— Хочу знать, как правильно вести себя, когда мне в следующий раз опять повезет!

Так она сказала. Гениально простодушно. Она сама — сенсация, но не знает об этом, а я не знаю, сумею ли ей что-то объяснить. Хотя и понимаю, что она хотела спросить: как научиться писать так, чтобы не мешало волнение. Но это совсем разные вещи. Одно из двух: или волнуешься, или пишешь. Может, в этом непедагогично признаваться, но между первым и вторым иногда проходит лет 30. А у меня бывает еще и больше.

Я была свидетелем! У меня на глазах застрелили бизнесмена!

— Ух ты! — говорит она.

Знаю, не поверила, ведь что для нее эти 30 лет, если ей самой нет 20? И она еще верит, что завтра повезет именно так, как хочется. Она бы так и сказала, но мой авторитет, по-видимому, не позволяет ей возражать вслух. Этим я и воспользовался, чтобы вывести беседу на уровень условно-разумной округленности.

Однако чувствовал себя так, как будто обманул ребенка. Или недоговорил что-то важное, или наоборот — что-то лишнее сказал, — хотя, может, и не совсем глупое. Например, про те 30 лет. По-видимому, не нужно было о них. Потому что каждый проживает их сам, и этим невозможно поделиться.

Прошел день, и я уже знаю, что нужно было сказать: "Ты испугалась, когда видела это? Значит, вела себя правильно!" Вряд ли бы она поняла до конца, но это была бы правда.

×