— Голод запомнился хорошо, потому что перед тем был НЭП, и новая беда поражала своим контрастом, — рассказывает 92-летняя Елена Савченко из города Тальное на Черкасчине. — В центре Тального еврейские женщины торговали конфетами. За год до голода, летом, торговки рассаживались возле своих домов в холодке и спрашивали украинцев, которые спешили на поле: "Ой, вей мер, и когда уже эта ваша жатва закончится?".
И она закончилась. Говорят, что в 1932 м был неурожай. Ложь. Пшеница была хорошая. Почти все в Тальном обмолачивали снопы молотилкой — таскали от дома к дому. Намолоченную пшеницу выносили на чердак. Родители радовались. А через два дня пришла повестка — сдать половину хлеба. Отец только вздохнул. Мол, нам хватит и половины. Однако потом пришли активисты и выгребли остальное.
Наступила осень. Поле не засеяли, потому что не было чем. Да и зачем, если урожай все равно не твой? Скот сбывали, потому что говорили, что все равно заберут. Отец работал на сахарозаводе, поэтому нам оставили фасоль, картофель и свеклу.
Голодные люди шли на все. Начались повсеместные кражи. Появились слухи о случаях людоедства. У мамы были ботинки с высокими голенищами и сапоги на каблуках. Сапоги обменяли на буханку хлеба, а ботинки — на кило муки.
Весной из села Соколивочки пришел мой двоюродной брат Никита. Грязный, измученный. Говорит, папа умер, а потом и брат Василий. А бабка и мать уже не встают. Моя мать нагрела воды, помыла его. Он стоял в корыте — ноги и руки, как палочки. Шея, как ниточка. Только живот опухший, как барабан. Мне было страшно, и я выскочила из дома.
Однажды увидела, как мужчина вез под гору парой лошадей жом. Одна падает, он ее кнутом. Она через силу встает и опять падает. Дядя выпрягает доходягу и везет дальше на одной. А к живой бегут голодные люди и начинают резать еще живую. Лошадка смотрит, и слезы капают. Разодрали на куски. Большего ужаса я в жизни не видела.
В селе все заросло сорняками. Многие старцы бродили от дома к дому и просили есть. Особенно на рынке в базарные дни. Там часто пел слепой лирник:
"Устань, Ленін, подивися,
як ми тепер розжилися,
Хліба нема, хата боком,
коняка з одним оком".
Мы спаслись, потому что у нас была корова. К Рождеству 1933-го отец скрыл поросенка. Иногда мы, маленькие, крали сахарную свеклу с телег. Прибивали на конец палки гвоздь и стаскивали. Бывало, получали кнутом от ездового. Мать терла свеклу на мелкой терке и ставила в печь.
У нас отелилась корова, мы с сестрой носили молоко в Соколивочку за 7 километров от Тального Никите и бабке с тетей. Бабка умерла, а тетя Федора с Никитой выжили.
В те годы отмечали 7 ноября и 1 мая. Сначала все шли на митинг. А после него учеников вынуждали большой колонной ходить по улицам Тального. Партийные товарищи выкрикивали: "Слава Сталину!", а мы вслед должны были кричать "Ура!". И так весь день до вечера. Возвращались уставшие, голодные. Если шел дождь, то и еще и грязные.
"Акацию сушили, растирали и блины пекли"
В селе Побережное на Виннитчине от голода умерло около 100 человек.
— В ясли только меня взяли, потому что нечем было детей кормить. Старшая сестра Мотря ходила в школу, а бабка смотрела за меньшей Анной. Родители ходили работать по совхозам, чтобы какой-то килограмм крупы заработать, — вспоминает местная 86-летняя Анастасия Бойко. — Было такое, что зерно спрятали в горшке, а тут бригада пришла налог собирать. Так нашли и забрали. Пришлось идти родителям веять солому из скирды, чтобы какое-то зерно найти. Гнилую картошку искали на поле, мерзлую свеклу. Акацию сушили, растирали и блины пекли.
Родители ездили в поселок Вороновица, что за 5 км от Побережного, меняли на продукты ковры, рядна, платки.
— Было очень опасно туда ездить, потому что по пути могли обворовать или убить, — добавляет Анастасия Яковлевна.
Татьяна ЩЕРБАТЮК
2 
1
Комментарии